ОСВЕНЦИМ (АУШВИЦ) - взгляд со стороны (продолжение)

Данная часть рассказа о концентрационном лагере Освенцим представляет собой воспоминания коменданта лагеря Рудольфа Гесса, изложенные им самим в своей автобиографии.

Это "обрывочные суждения" о лагере, о том, что в нем происходило и о самом участии Гесса в жизни Освенцума. 

Выдержки приведены в хронологическом поряде для большего понимания логики этого конкретного нациста и всего нацистского режима в целом.

Из воспоминаний Рудольфа Гёсса:

…Значительно легче организовать абсолютно новый лагерь, чем из уже существующих случайных зданий и бараков, неподходящих для концентрационного лагеря, суметь быстро сделать что-то такое, что можно было бы использовать под лагерь…

Вскоре после моего приезда в Освенцим, инспектор полиции безопасности и службы безопасности во Вроцлаве обратился ко мне с вопросом: когда я смогу принять первые эшелоны узников.
Я понимал, что из Освенцима можно сделать что-то полезное только благодаря коллективной неустанной работе, начиная с коменданта лагеря и кончая последним узником….

Если я хотел, чтобы узники хорошо работали, то к ним должны были лучше относиться. А в ежедневной практике бывало как раз наоборот. Я надеялся, что смогу обеспечить узников хорошим питанием и жильём, что с этой стороны в Освенциме будет лучше, чем бывало обычно в старых лагерях.
Всё что мне казалось неправильным, плохо организованным в старых концентрационных лагерях, я хотел сделать по-другому в Освенциме. Я думал, что это даст мне возможность рассчитывать на узников, на то, что они станут охотнее работать. Нужно было сделать так, чтобы узники отдавали работе всю свою энергию и силы. Я с полной уверенностью рассчитывал на то, что мне удастся привести в жизнь мои планы….

Уже в первые месяцы, и даже недели, я заметил однако, что мои благие намерения и желания, разбиваются о сопротивление многих офицеров и солдат СС, находившихся в моём подчинении, об их низкие человеческие качества. Разными способами, бывшими в моём распоряжении, я старался убедить моих сослуживцев в правоте своих замыслов и стремлений.
Заявления, сделанные Гиммлером по случаю посещения лагеря в марте 1941 года не оставляли в этом никаких сомнений. Новый лагерь для 100000 военнопленных, расширение старого лагеря до 30000 узников, - все эти цифры говорили сами за себя. В то время эти масштабы были новыми в истории концентрационных лагерей; лагерь, рассчитанный на 10000 узников казался тогда необыкновенно большим.
Мою бдительность увеличил тот факт, что рейхсфюрер СС настаивал на самом быстром расширении лагеря, на увеличении темпов его строительства; он не хотел считаться ни с какими трудностями, проблемами, нехватками, которые иногда почти невозможно было избежать. Все это натолкнули меня на мысль о том, что готовится что-то необыкновенное.
С помощью русских военнопленных, большинство из которых едва держалось на ногах, я вынужден был строить лагерь в Бжезинке. Согласно распоряжению рейхсфюрера СС, в Освенцим должны были направлять только самых сильных военнопленных, способных работать неограниченно. В то же самое время офицеры конвоя утверждали, что выбрали самых лучших из тех, которые были предоставлены в их распоряжение. Советские военнопленные не отказывались работать, но из-за слабости не были в состоянии что-либо сделать. В результате полного истощения советские военнопленные умирали как мухи из-за самой лёгкой болезни. Я видел, как многие умирали, глотая свёклу или картошку. Хуже всего было во время оттепели зимой 1941—1942 гг. Русские переносили холод легче, чем влажность и постоянную сырость. Они жили в недостроенных бараках, сделанных кое-как в первый период организации Бжезинки. В таких условиях смертность среди них постоянно возрастала; даже тех узников, которые ещё держались на ногах, становилось с каждым днём всё меньше. Не помогало добавочное питание, они глотали всё, что только могли достать, но никогда не бывали сыты.
Случаи людоедства не были в Бжезинке редкостью. Однажды я сам наткнулся на труп узника, лежащего среди куч кирпича, у трупа каким-то тупым орудием была вырезана печень. Люди убивали друг друга, чтобы добыть хоть что-нибудь съедобное. Однажды, проезжая верхом на лошади, я увидел, как один ударил другого, спрятавшегося за кучей кирпича и жующего хлеб, кирпичом по голове, чтобы забрать этот кусок хлеба. Прежде чем я успел пройти через ворота и оказаться на месте — я был за проволочным ограждением — заключенный, лежащий на куче кирпича, был уже мёртв: у него был разбит череп.
Из свыше 10000 русских военнопленных, которые должны были быть главной рабочей силой на строительстве лагеря в Бжезинке, к лету 1942 года осталось в живых только несколько сотен. В июле 1942 года в Освенцим приехал рейхсфюрер С С. Я очень подробно показал ему цыганский лагерь. Он осмотрел всё очень внимательно: видел переполненные жилые и больничные бараки, плохие санитарные условия, барак с заразными больными. Видел он и детей больных номой60: худенькие детские тела с огромными дырками на щеках. Этот медленный распад живого тела! Болезнь эта всегда напоминала мне прокажённых, виденных когда-то мною в Палестине. Гиммлер выслушал цифры, касающиеся смертности среди цыган. В сравнении с общими цифрами смертности в лагере, она не была высокой, если не говорить о смертности среди детей: не думаю, что новорождённые жили дольше, чем несколько недель. Гиммлер подробно всё осмотрел и дал мне приказ ликвидировать цыган, предварительно выбрав среди них работоспособных, как это обычно делалось с евреями....

Я хорошо знал евреев ещё с Дахау; они находились в концентрационных лагерях с момента их основания...

Согласно воли реихсфюрера СС Освенцим стал самым большим в человеческой истории местом уничтожения людей. Когда летом 1941 года Гиммлер отдал приказ о том, что Освенцим будет местом массового уничтожения, я не мог даже в самой незначительной степени вообразить ни размеров этого, ни результатов. Действительно этот приказ был чем-то неслыханным и ужасающим, но обоснование его убедило меня в том, что истребление является делом необходимым. В то время я не задумывался над этим, я получил приказ и обязан был его выполнить. Я не мог позволить себе судить о том, является ли массовое уничтожение евреев необходимостью или нет; так далеко я не мог смотреть. Если сам фюрер выдал приказ об „окончательном решении еврейского вопроса", то … офицер СС не мог над этим задумываться. „Фюрер приказывает, мы - повинуемся" — этот лозунг не был для нас только фразой, мы понимали его очень глубоко и серьёзно. Посторонние не в состоянии понять, что не было ни одного офицера СС, который посмел бы не выполнить требование рейхсфюрера, или убить его потому что им был выдан беспощадный приказ. Любой приказ фюрера, а для нас также и рейхсфюрера СС, всегда был правильным и справедливым.
До того, как началось массовое уничтожение евреев, почти во всех концентрационных лагерях в течение 1941—1942 гг. были уничтожены политруки и политкомиссары Советской армии. В соответствии с тайным распоряжением фюрера, специальные отделения гестапо разыскивали политруков и политкомиссаров в лагерях для военнопленных; если таковые были найдены, их сейчас же переводили в ближайший концентрационный лагерь и там быстро ликвидировали. Политработники Советской армии были присланы в Освенцим из лагерей для военнопленных. Первые транспорты, являвшиеся немногочисленными, были расстреляны специальными отрядами. Во время моего отсутствия, когда я находился в служебной командировке, мой заместитель, начальник лагеря Фрич, уничтожил группу советских военнопленных при помощи газа, циклон Б, который обычно использовали в лагере против насекомых; на складах всегда имели запасы этого газа. После моего возвращения Фрич доложил мне об этом и при следующим эшелоне снова был применён этот газ. Происходило это в подземельях 11 блока. Я сам, с противогазовой маской на лице наблюдал за этим. В переполненных камерах смерть наступала быстро: сразу после того, как был вброшен циклон. Короткий сдавленный крик — и всё было кончено...

Первый случай уничтожения людей при помощи газа не дошёл до глубины моего сознания, может быть потому, что я находился под сильным впечатлением от всей процедуры. Лучше я припоминаю себе уничтожение газом 900 русских; это было вскоре после этого, в старом крематории, потому что использование помещений 11 блока требовало слишком много приготовлений...

Пока шла разгрузка транспорта, в потолке морга этого крематория было сделано несколько отверстий. Русские должны были раздеваться в помещении перед моргом, а потом входить в него. Люди делали это совершенно спокойно, потому что им было сказано, что они должны пройти дезинфекцию. Морг смог вместить как раз такое количество людей, какое прибыло с транспортом. Как только все вошли, двери закрыли и через отверстия в потолке всыпали газ. Я не знаю долго ли умирали люди, но какие-то шорохи слышались довольно продолжительное время. Когда вбрасывали газ, несколько военнопленных догадались в чём дело и закричали. Их крики подхватили остальные, люди стали напирать на дверь изнутри, однако она выдержала этот напор. Морг открыли только через несколько часов, помещение проветрили, и тогда первый раз я увидел в таком большом количестве трупы загазованных людей. Хотя я значительно хуже представлял себе смерть от газа, мне всё же стало не по себе — меня охватил страх. Смерть от газа всегда казалась мне особенно мучительной, потому что наступала в результате удушья, но на трупах не было видно никаких следов судорог. Как мне объяснили врачи, циклон Б парализует лёгкие и действие его так сильно и молниеносно, что не оставляет признаков удушья, как это бывает с углеводородом или при смерти от недостатка кислорода...

Меня всегда охватывал страх, когда я думал о массовых расстрелах, особенно женщин и детей; я с трудом переносил массовые расстрелы заложников и другие экзекуции, производимые по приказу рейхсфюрера СС или гпавного управления имперской безопасности. Я стал спокойнее, потому что теперь мы могли обойтись без резни, крови, потому что жертвы не будут страдать до самых последних минут...

Весной 1942 года из Верхней Силезии прибыли первые эшелоны евреев, которых требовалось полностью уничтожить. Прямо с железнодорожной платформы их пригнали к бункеру , находившемуся на территории бывшей крестьянской усадьбы. Шли они через поля, где позднее был строительный участок III. Их сопровождали Аумейер, Палич и несколько начальников блоков; они беззаботно разговаривали с евреями, расспрашивая их о профессиях, о том, что они умеют делать. Этим они хотели ввести евреев в заблуждение.
Когда евреи пришли к бункеру, им было приказано раздеться. Вначале они спокойно входили в помещения, где должна была происходить „дезинфекция", но вскоре несколько из них начало проявлять беспокойство и говорить о смерти от газа. Поднялась своего рода паника; евреев, находящихся ещё снаружи поспешили загнать в камеры и завинтили за ними дверь. Когда приходили следующие транспорты, сразу же обращали внимание на беспокойных и не спускатш с них глаз. Если замечали волнение, то сеявших его незаметно отводили за барак, и так, чтобы никто из евреев не видел, застреливали из мелкокалиберного пистолета. Само присутствие и спокойное поведение узников из зондеркоманды уменьшало волнение тех, которые предчувствовали что-то плохое; успокаивающе действовало и то обстоятельство, что узники из этой команды входили в бункеры и оставались там до самого конца, так же как и эсэсовец, стоявший у дверей...

Маленькие дети, которых раздевали в таких непривычных для них условиях, обычно плакали, однако ласковые слова матери или узников из зондеркоманды успокаивали их; веселясь и дружелюбно переговариваясь, с игрушками в руках, они входили в газовые камеры. Я заметил, что женщины предчувствовавшие или несомневавшиеся в том, что их ждёт, несмотря на смертельную тревогу в глазах, ласково разговаривали и шутили с детьми, уговаривая их сделать то или другое. Однажды какая-то женщина подошла ко мне, и, показывая на своих четверых детей, которые спокойно шли держась за ручки помогая этим самому маленькому идти по неровной земле, шепнула: „Как у вас хватает сил убить этих милых, красивых детей? Или у вас нет сердца?"

Смотреть на всё — было моим долгом. Днём и ночью присутствовал я при вытаскивании трупов из газовых камер и сжигании их; часами наблюдал я за вырыванием золотых зубов, за тем, как отрезали волосы и проделывали другие ужасные процедуры. Много часов провёл я среди отвратительного запаха, когда вскрывали старые массовые могилы и сжигали полуразложившиеся трупы...

Это правда, что моей семье было хорошо в Освенциме. Выполнялось каждое желание моей жены и детей. Дети могли играть, сколько хотели, у жены было столько любимых цветов, что она чувствовала себя, как в раю...

До 1942 года трупы закапывали в братских могилах; только в конце лета их стали сжигать, сначала на кострах, на которые клали около 2000 трупов, а позже сжигание происходило в ямах, где ранее уже хоронили. Вначале трупы обливали нефтяными продуктами, а позже метанолом; их жгли беспрерывно днём и ночью. В конце ноября массовые могилы были пусты. Число похороненных в массовых могилах равнялось 107000. В это число входили не только загазованные, начиная с первых транспортов до времени, когда трупы стали сжигать, но и тела заключённых умерших в Освенциме зимой 1941—1942 годов; в этот период долго не работал крематорий. В это же число входили также все умершие в Бжезинке...

Уже во время первых проб сжигания трупов под открытым небом оказалось, что делать это постоянно будет невозможно. Когда была плохая погода или дул ветер, запах от горевших трупов распространялся на многие километры вокруг, что привело к тому, что население, жившее вокруг лагеря, стало говорить о сжигании евреев...

К тому же противовоздушная оборона протестовала против костров, огни которых были видны издалека. И всё-таки нужно было сжигать трупы и ночью, если мы не хотели затормозить прибытие новых эшелонов...

Большие крематории I, II были выстроены зимой 1942—1943 гг. и отданы в эксплуатацию весной 1943 г.; в каждом из них было пять печей, в которых можно было сжечь за 24 часа 2000 трупов...

В обоих крематориях были подземные раздевалки и газовые камеры, в которые можно было подавать воздух или отсасывать его; печи находились выше и трупы поднимали в лифтах. Газовые камеры могли вместить по 3000 человек...

В крематориях III и IV, которые были меньше, можно было сжечь за 24 часа 1500 трупов. Из-за нехватки нужных материалов, что было вызвано войной, решено было сделать раздевалки и газовые камеры наземными, а печи более мощными. Вскоре оказалось, что четырёхретортные печи, построенные таким способом, не могут выполнить первоначальных планов...

Самая высокая цифра загазованных и сожжённых за сутки, которая когда-либо была достигнута, равнялась немногим более 9000 во всех крематориях...

Золотые зубы перетапливали в слитки в больнице СС; это делалось зубньши врачами. Затем эти слитки отправляли в главное санитарное управление. В запломбированных зубах не раз находили драгоценные камни огромной стоимости. Отрезанные женские волосы высылали на одну из фабрик в Баварии; их использовали для целей военной промышленности...

Из воспоминаний Пери Броада:

Русские, привезённые в Освенцим зимой 1941—1942 гг. попали в Бжезинку, где шло в то время строительство. Там разыгралась невероятная трагедия. Эти люди сходили с ума от голода. Они дико бросались на каждую лягушку, на каждую свёклу. Каждый вечер возили на телегах трупы в освенцимский крематорий. Полуживые, не в состоянии больше переносить голод, узники сами пытались влезть на эти телеги, а их добивали, как скот...

Наконец начальство лагеря решило покончить с этой нищетой. Тысячи военнопленных были расстреляны в лесу недалеко от Бжезинки; их тела закопали в огромных глубоких братских могилах. Длина могил 50—60 метров, глубина 4 метра и приблизительно такая же ширина. Лагерное начальство было вполне довольно разрешением русской проблемы...  Гиммлер был недоволен освенцимскими методами уничтожения. Прежде всего потому, что это шло слишком медленно. Во-вторых, огромные костры распространяли на многие километры такой запах, что невозможно было дышать. Ночью далеко было видно небо над Освенцимом; оно светилось красноватыми оттенками. Ведь без этих огромных костров не было абсолютно никакой другой возможности уничтожать бесчисленное количество трупов умерших в лагере и уничтоженных в газовых камерах. Труба освенцимского врематория и так уже была слишком видна в результате постоянного перегрева...  В то время, когда вытаскивали последние трупы из камер и везли их через площадь, усеянную мёртвыми телами, чтобы сбросить в ямы, находящиеся за крематориями, в раздевалках газовых камер были уже следующие жертвы смерти. Едва хватало времени, чтобы убрать из раздевалок одежду. Иногда из-под горы вещей раздавались крики забытого ребёнка. Кто-нибудь из абсолютно озверевших палачей вытаскивал ребёнка, поднимал вверх и простреливал головку... Если предположить, что за несколько недель было уничтожено 1/2 миллиона человек, то эта цифра скорее будет занижена, чем завышена...