ОСВЕНЦИМ (АУШВИЦ) - взгляд со стороны (продолжение)

Из воспоминаний члена зондеркоманды Шаула Хазана:

Не спрашивая его согласия, Хазану “оказали доверие” и включили в лагерную “Sonderkommando” — особую команду из числа заключенных, обслуживавшую весь конвейер уничтожения (за вычетом самого убийства, которое немцы оставляли за собой). Именно работники зондеркоманды извлекали трупы из газовен, сбрасывали их в костры или загружали в муфели крематориев, выгружали и хоронили бренный пепел одиннадцати сотен тысяч людей. Иногда их называли еще “Totenkommando” — команда смерти, или “Leichenkommando” — трупная команда. Как никто другой, они представляли себе, что здесь происходит, и никаких иллюзий относительно собственного будущего у них тоже не было...

Я тогда вообще не был человеком. Если бы я им был, то не выдержал бы и секунды. Мы только потому уцелели, что в нас не оставалось ничего человеческого...

Из статей Павла Поляна (р. 1952) - географ, историк и (под псевдонимом Нерлер) литератор. Сотрудник Института географии РАН, член Союза писателей Москвы, председатель Мандельштамовского общества.

С момента возникновения концентрационного лагеря в Освенциме (в мае 1940 г.) в нем убивали всегда. Убивали жестоко, беспощадно, по-садистски. Но поначалу как-то нетехнологично. Забить плеткой, расстрелять во дворе эсэсовского бункера и даже вколоть в больнице фенол подходящей жертве эксперимента — все это как-то слишком индивидуально, как-то неуместно по-любительски...

Несостоятельность персонифицированной смерти стала очевидна перед лицом поставленной лагерю задачи — посильно помочь в “решении еврейского вопроса” в Европе и перейти к принципиально новому виду убийства — массовому, безымянному и, в пересчете на один труп, недорогому... 

Высыпая гранулы в газовые камеры сквозь специальные отверстия-окошечки в крыше бункера, газаторы разговаривали друг с другом о пустяках. Иногда они не спешили закрывать отверстия, а с любопытством смотрели, как там все внизу происходит: люди кидались к этим окошкам, и первыми умирали те, кто оказывался прямо под ними, может быть, еще не от удушья (сама агония отнимала 6—7 минут), а оттого, что их раздавили... 

Палаческому юмору и циничному веселью находилось место везде. Шутники-эсэсовцы говорили раздевшимся детишкам, чтобы те не забыли взять с собой мыло и обязательно связали туфельки шнурками. “Готово!”, — весело сообщал врач, посматривая то на часы, то в глазок двери газовой камеры. “Камин” — вот ласковая кличка, данная крематориям. “Рыбкам на корм”, — говорили о пепле, загружаемом в грузовики для сбрасывания в Вислу или Солу... В итоге от 70—75-килограммового человека оставалось около килограмма пепла (берцовые кости почти никогда не догорали, их приходилось дробить на специальных устройствах)... Трупы первоначально закапывались в глубокие рвы, что позднее было признано не слишком удачной идеей — из-за опасности отравления грунтовых вод. В конце сентября 1942 г. массовые захоронения  были вскрыты, останки тел эксгумированы и сожжены на кострах в огромных ямах. Позднее, при массовом уничтожении евреев из Венгрии, вновь обратились к практике сжигания трупов на кострах...

Израильский ученый Гидеон Грайф подробнее и глубже других исследовал самое сложное — этическую проблематику члена зондеркоманды на всем его лагерном пути.

Вот некоего узника во время селекции оставили в живых, разумеется, не сказав ему ни слова о его будущей деятельности: зачем мараться, если даже эту миссию выполнят “старожилы” — после того, как надзиратели приведут новобранцев в барак?И вот его ввели в курс дела, он понимает, что его близких уже нет в живых. А если с их убийством почему-то вышла заминка, то не исключено, что ему самому придется ассистировать при сожжении родного отца, матери, жены или детей.Понятно, что он шокирован. А что дальше? Как он должен реагировать на весь этот ужас? Ведь любая форма отказа или хотя бы возмущения была, несомненно, самоубийственна.Кстати, такого рода самоубийства или хотя бы их попытки, конечно же, случались, но тем не менее, согласно свидетельствам уцелевших, их было очень мало. Так, один из новых членов команды пытался повеситься после того, как участвовал в уничтожении трупов своих близких, но его спасли. Немало рассказов о так и не реализованных суицидальных намерениях...

«Жар возле печей был неимоверный. Этот жар, потоки пота, убийство стольких людей, выстрелы Моля (начальника крематориев) не давали даже осознать до конца, что происходит. Моль уже застрелил первого из нас, греков, потому что тот не понял, что он ему приказал. Еще один, не пожелавший никак участвовать в происходящем, сам бросился в печь. Обершарфюрер Штейнберг застрелил его, чтобы он не мучался и чтобы мы не слышали его криков. В тот вечер все мы решили умереть, чтобы покончить с этим. Но — мысль о том, что мы могли бы организовать атаку, побег и отомстить взяла верх».

Следующая моральная дилемма возникала в раздевалке при первом же контакте с обреченными: говорить или не говорить им о том, что их ждет? А если спросят? Понятно, что такого рода предупреждения и вообще разговоры были строго запрещены. Но если бы “зондеры” не заговаривали с жертвами, то они не знали бы многого из того, что в своих свидетельствах сообщают о прибывших транспортах. Кроме того, в полном молчании они не смогли бы справиться со своей задачей — подействовать на жертв более-менее успокоительно, чтобы те как можно быстрее разделись и проследовали в “душевую”.Тут же, кстати, появлялась и еще одна проблема — женской наготы, особенно если партия была смешанной — мужчины и женщины вместе. Женщины плакали из-за необходимости раздеваться перед посторонними (при этом на членов зондеркоманды столь острое чувство стыда не распространялось — они воспринимались как своего рода банный персонал).После того как последний человек заходил в газовую камеру и массивная дверь закрывалась, как будто исчезала и моральная проблематика. В дальнейшем — и очень скоро — предстояло иметь дело только с трупами, да еще с одеждой и пожитками покойников.Что касается трупов, к ним никакого почтения уже не было. Некоторые зондеркомандовцы ходили по ним, как по вздувшемуся ковру, или, сидя на них, перекусывали и перекуривали.Находя и опрашивая немногочисленных оставшихся в живых членов команды, ученые предприняли попытку понять границы морального мира тех, кто находился ближе всего к эпицентру убийства — месту, для которого немцы, казалось бы, исключали действенность любых этических норм. Зондеркомандовцы были принуждены соучаствовать в убийстве и выполнять ту работу, которой брезговали представители “господствующей нации”. Это были самые информированные заключенные во всем лагере и потому — самые охраняемые. И потому же — самые обреченные. Они не питали никаких иллюзий и прекрасно понимали, что им изначально вынесен смертный приговор и лишь его исполнение на некоторое время отсрочено.Что же заставляло их повиноваться? Природное жизнелюбие? Надежда на чудо? Универсальный, лучше всего сформулированный в Гулаге, принцип “Умри ты сегодня, а я завтра!”?..Их деятельность была однозначно чудовищной.Вот как воспринимали их другие заключенные Освенцима, и сами жертвы газаций, в чем честно признается член зондеркоманды Лейб Лангфус:«А вот случай из конца 1943 года. Из Шауляя прибыл транспорт с одними детьми. Распорядитель казни направил их в раздевалку, чтобы они могли раздеться. Пятилетняя девочка раздевает своего годовалого братишку, к ней приблизился кто-то из команды, чтобы помочь. И вдруг девочка закричала: „Прочь, еврейский убийца! Не смей прикасаться к моему братику своими запачканными еврейской кровью руками! Я теперь его добрая мамочка, и он умрет вместе со мной на моих руках». А семи- или восьмилетний мальчик, стоящий рядом, обращается к нему же: «Вот ты еврей и ведешь таких славных детишек в газ — но как ты сам можешь жить после этого? Неужели твоя жизнишка у этой банды палачей и впрямь дороже тебе, чем жизни стольких евреев?»Для многих зондеркомандовцы - это прежде всего предатели, соучастники геноцида. Именно такая установка на многие десятилетия была определяющей для еврейского сообщества и историков. Это обстоятельство, безусловно, отразилось и на истории публикации освенцимских рукописей.Чтобы ответственно и не рискуя жизнью выполнять порученную им работу, членам зондеркоманды лучше всего было перестать быть людьми. Отсюда правомерность и другого обвинения — почти неизбежной в их ситуации потери человеческого облика.По словам узницы Освенцима Люси Адельсбергер, «это были уже не человеческие создания, а перекошенные, безумные существа».А вот фрагмент отчета бежавших из лагеря Вальтера Врбы (Розенберга) и Альфреда Ветцлера: «Члены зондеркоманды жили изолированно. Уже из-за чудовищного запаха, исходившего от них, с ними не возникало желания контактировать. Всегда они были грязные, абсолютно потерянные, одичавшие, жестоко подлые и готовые на все. Не были редкими случаи, когда они избивали друг друга».Тут же уместно привести и свидетельство Сигизмунда Бенделя, врача зондеркоманды: «В людях, которых я знал, — в образованном адвокате из Салоник или в инженере из Будапешта — не оставалось уже ничего человеческого, они были настоящими зверьми».Скорей всего, многие “зондеры” действительно сошли с ума, а многие другие, движимые инстинктом выживания, стали апатичными и бесчувственными, что, впрочем, не мешало им быть дисциплинированными и «готовыми на все»... Численность зондеркоманды в начале весны 1944 г. составляла всего около двухсот человек. Но вскоре, когда в Освенцим стали прибывать венгерские евреи, увеличился и “обслуживающей персонал” — до 874 человек. К моменту эвакуации лагеря 18 января 1945 г. в живых из команды оставалось около ста человек.